Мексиканские похороны - как стиль жизни
Я выдыхаю черный дым из легких. Это не мой – я не курю и кругом в воздухе лишь белесый тяжелый туман. Но, неизменно, с каждым выдохом, черные смоляные облачка «пара» запускают свои щупальца в дрожащую пелену, чернильными разводами отравляя все вокруг. Я подношу руку ко рту и пытаюсь пальцами удержать эту смоль, ожидая, что она осядет на коже масляной токсичной пленкой. Но нет – чернота всё же рассеивается в зимнем морозном воздухе, будто бы не оставляя следов своего существования. Но я чувствую, как чернильный дым клубится внутри, впитываясь в ткани и проходя насквозь, оседая на внутренних органах, делая их больными и тяжелыми. Я слышу влажное гулкое дыхание за спиной, вокруг, в своей голове. Её руки ложатся мне на плечи, и они, на мгновение, очень горячие, в контраст моим вечно холодным мёрзнущим пальцам. Она остро сжимает меня, заставляя хрипло вздохнуть. Она тяжелая, неподъемная, опирается на меня, проходит насквозь и растворяется во мне, угнездившись в солнечном сплетении, поджигая его. Горячо, невозможно горячо, для человека, который любит мороз и холод.
Ей бессмысленно шептать колыбельные, она не слышит ничего, кроме своей сложной какофонии звуков, но сама она шепчет, гудящим роем тысяч черных блестящих насекомых с жесткими крылышками, отливающими синим. Её шепот гудит в моей голове и ничего не может быть громче. Только крики горящих на кострах. Её нельзя будить. Я повторяю это про себя, каждый раз, наблюдая как мелкая рябь касается черного стекла озера где-то изнутри, внутренней дрожью отдаваясь в ребра.
Её сон очень чуткий и она готова проснуться от любого шороха, от любой неважной мелочи. И я пытаюсь вдохнуть поглубже и стиснуть зубы покрепче – без воздуха и в тишине она должна скорее погрузиться в него - свой зыбкий, эфемерный сон. Её нельзя будить. А мне нужен мой угол.
Ей бессмысленно шептать колыбельные, она не слышит ничего, кроме своей сложной какофонии звуков, но сама она шепчет, гудящим роем тысяч черных блестящих насекомых с жесткими крылышками, отливающими синим. Её шепот гудит в моей голове и ничего не может быть громче. Только крики горящих на кострах. Её нельзя будить. Я повторяю это про себя, каждый раз, наблюдая как мелкая рябь касается черного стекла озера где-то изнутри, внутренней дрожью отдаваясь в ребра.
Её сон очень чуткий и она готова проснуться от любого шороха, от любой неважной мелочи. И я пытаюсь вдохнуть поглубже и стиснуть зубы покрепче – без воздуха и в тишине она должна скорее погрузиться в него - свой зыбкий, эфемерный сон. Её нельзя будить. А мне нужен мой угол.
